Читать книгу "Соперница [litres] - Эрик-Эмманюэль Шмитт"

вряд ли оценит ее признательность, однако она может увидеться с ним в Болонье, с пяти до семи вечера он обычно торчит в кафе «Виттория».

К счастью, на следующей неделе ей как раз предстояло солировать в «Реквиеме» Верди в Болонье. Карлотта явилась в кафе. Спросила, здесь ли Лючио Да, и официант указал на тощего тридцатилетнего парня в заношенном свитере, обсыпанном табачным пеплом.

– Это вы Лючио Да?

– Прошу прощения?..

– Это вы написали статью о Каллас в «Corriere della Sera»?

Журналист начал озираться в поисках запасного выхода; его лицо нервно подергивалось.

– Спасибо вам огромное! – воскликнула певица. – Тысячу раз спасибо! Я Карлотта Берлуми.

Он удивленно поднял брови.

Карлотту было не остановить:

– Наконец-то нашелся человек, наделенный слухом! Чьи уши не забиты хвалебной рекламой! Наконец-то появился смельчак!.. Тот, у кого… – Она хотела сказать «у кого есть яйца», но в последний момент сдержалась.

Тем не менее, похоже, ее импульсивный напор отчасти сработал, потому что парень ей улыбнулся. Она упорно цитировала lazzis[23], которыми он пересыпал свой текст:

– «Голос Каллас на высоких нотах тремолирует так сильно, как ветер раскачивает белье, развешанное на веревках над неаполитанскими улочками».

– Можно было бы добавить, что грязи в ее пении побольше, чем на этих самых улочках, однако, боюсь, как бы тамошние мафиози меня не пристрелили.

Они вместе посмеялись. Он пригласил ее присесть за его столик.

– Что вы пьете? Простите, я боялся, что вы наброситесь на меня из-за этой статьи. Последние десять дней на меня из-за нее то и дело нападают.

Они были едины в своей неприязни к Каллас. Странно, как ненависть сплачивает людей! В последние годы Карлотта крайне редко с кем чувствовала себя так непринужденно, как с этим человеком.

– Эти кретины поражаются ее разносторонности, заявляя, что она soprano assoluta[24], – продолжала Карлотта, – раз она поет весь женский репертуар. Но это не так, ведь арии она исполняет не одним голосом, а тремя разными.

– Именно! – подхватил Лючано Да. – Одно и то же горло выдает три разных голоса: в высоком регистре – пронзительный, серебристый, головной; в среднем регистре – грубый, изношенный; в низком регистре – грудной голос, ужасно тяжелый, так могла бы петь бородатая женщина в цирке.

– Это гидра, чудовище, ее только на ярмарке показывать.

– Этот голос не имеет ничего общего с бельканто, – заявил он. – Для бельканто нужны здоровые связки, искусно отшлифованные, дающие полную однородность тембра по всей тесситуре.

Карлотта вообразила, что он говорит о ней, и, охваченная приливом теплых чувств, принялась обмахиваться веером.

Под конец он сказал, поднимая бокал:

– Каллас? Это ненадолго!

В этот момент Карлотта окончательно потеряла голову; забыв о непрезентабельной внешности газетного писаки, о его многодневной щетине, неряшливой одежде, грязи под ногтями, она переспала с ним в тот же вечер.

В ту субботу Милан заливало золотое солнце. Карлотта Берлуми, в приподнятом настроении после изысканного завтрака, принесенного ей в номер щеголеватым рыжеволосым официантом, решила подарить Энцо свою запись «Мадам Баттерфляй». Она отправилась в торговый центр с кондиционированным воздухом, где продавались книги, фильмы и компакт-диски. При изобилии альбомов поп-групп и эстрады выбор классической музыки оказался таким скудным, что она вскоре ушла оттуда ни с чем.

Когда Энцо присоединился к ней, она спросила, есть ли здесь магазин, специализирующийся на настоящей музыке, в частности на бельканто. Он привел ее в лавочку в пассаже неподалеку от «Ла Скала», владелец которой заклеил витрину оперными афишами и портретами певцов. Повеселев, Карлотта вспомнила, что, когда только начинала свою карьеру, эта тесная лавочка уже пользовалась популярностью среди любителей оперы. Она просияла, увидев, что витрина пестрит знакомыми именами: Россини, Доницетти, Беллини, Бизе, Гуно, Делиб, Вагнер, Верди, Пуччини. В сущности, ничего не изменилось, и, поскольку давно почившие Верди и Пуччини не сочиняли новых произведений, развеска не утратила актуальности. Так как барочная музыка наводила на Карлотту смертельную скуку – в прежние времена старинные арии использовались в первые годы обучения только для распевки, – а произведения современных композиторов она презрительно игнорировала («И вы называете это музыкой?»), ей оставалось сравнивать различные интерпретации довольно ограниченного оперного репертуара. Для нее достоинства студийной записи или выступления сводились к голосам, которые она могла оценить. На входе она вдруг подумала, что даже спустя десятилетия ее здесь могут узнать и, попросив диски со своими записями, она рискует выставить себя на посмешище. Поэтому она решила схитрить. Она подошла к кассе, за которой стояла продавец-консультант – блондинка с лошадиной челюстью.

– У вас есть записи «Мадам Баттерфляй»? – спросила Карлотта.

– Конечно, добрый десяток.

– А какую из них вы порекомендуете?

– Каллас.

– Но, синьорина, у Каллас было не лирическое сопрано, а драматическое, а Пуччини предназначал партию мадам Баттерфляй для лирического сопрано. Дайте мне версию с лирическим сопрано.

– У нас есть Леонтина Прайс, Мирелла Френи, Виктория де лос Анхелес…

Карлотта задержалась взглядом на алых деснах, толстых и влажных губах, крупных зубах. Отпрянув, она прищурилась и спросила с безразличным видом:

– А нет ли у вас записи с Берлуми?

– С кем?..

Энцо подоспел на помощь:

– С Карлоттой Берлуми!

Он произнес это имя тоном знатока, подчеркнуто уважительно. Дылда с соломенными волосами включила компьютер, ее пальцы с поразительной скоростью забегали по клавиатуре, вернулись назад, снова нажали «Enter»… Карлотта недоумевала, в чем смысл этих манипуляций.

– Нет, – заключила продавщица, поднимая голову, – такой записи не существует.

– Существует. Она датируется пятьдесят вторым годом.

– Тысяча девятьсот пятьдесят вторым? Это что – грампластинки? Мне придется поискать в старых каталогах.

Карлотте не понравилось замечание про грампластинки, но она смолчала: главное – результат. Кроме того, стоит ли спорить с кобылой, которая позволяет себе демонстрировать воспаленные десны и кривые передние зубы.

Наклонившись к девушке, Энцо любезно вставил:

– Пока вы смотрите каталоги, синьорина, я хотел бы воспользоваться случаем: покажите мне записи Карлотты Берлуми. Концерт, опера, что угодно, все, что у вас есть.

Карлотта вздрогнула, осознав, что ее карьера на ниве звукозаписи ограничилась двумя-тремя пиратскими виниловыми пластинками с ужасными оркестрами. Пролистав буклеты, перебрав каталожные карточки в коробке, потом новые буклеты, продавец-консультант закрыла последний каталог.

– Извините, синьор. На этого исполнителя ничего нет. Я не нашла ни одного переиздания. Это кто вообще?

– Соперница Марии Каллас! – выпалил Энцо, задыхаясь от возмущения.

– Да неужели? – удивилась она.

– Вам придется сменить профессию! – трубным голосом возгласила Карлотта.

Девушка вздрогнула от оскорбления.

– Невозможно знать все.

– Поэтому можно не знать ничего!

Раздосадованная продавщица выхватила с полки какой-то толстый том.

– Хорошо, я проверю по моему Лючио Да.

– Что?! – воскликнула Карлотта.

– Лючио Да! Это словарь-справочник, посвященный